Неточные совпадения
— Что ж, одному все взять на себя? Экой ты какой ловкий! Нет, я знать ничего не знаю, — говорил он, — а меня просила сестра, по
женскому незнанию дела, заявить
письмо у маклера — вот и все. Ты и Затертый были свидетелями, вы и в ответе!
Письмо было написано мелким
женским почерком. Райский читал: «Я кругом виновата, милая Наташа…»
А эпитет этот, в переложении на русские нравы, обнимал и оправдывал целый цикл всякого рода зазорностей: и шулерство, и фальшивые заемные
письма, и нетрудные победы над
женскими сердцами, чересчур неразборчиво воспламенявшимися при слове «любовь».
Подписи не было, но тотчас же под последнею строкою начиналась приписка бойкою мужскою рукою: «Так как вследствие особенностей
женского организма каждая женщина имеет право иногда быть пошлою и надоедливою, то я смотрю на ваше
письмо как на проявление патологического состояния вашего организма и не придаю ему никакого значения; но если вы и через несколько дней будете рассуждать точно так же, то придется думать, что у вас есть та двойственность в принципах, встречая которую в человеке от него нужно удаляться.
В один прекрасный день он получил по городской почте
письмо, в котором довольно красивым
женским почерком было выражено, что «слух о
женском приюте, основанном им, Белоярцевым, разнесся повсюду и обрадовал не одно угнетенное
женское сердце; что имя его будет более драгоценным достоянием истории, чем имена всех людей, величаемых ею героями и спасителями; что с него только начинается новая эпоха для лишенных всех прав и обессиленных воспитанием русских женщин» и т. п.
Он тряхнул головою, вскочил с кресла, раза два прошелся по комнате, присел к письменному столу и, выдвигая один ящик за другим, стал рыться в своих бумагах, в старых, большею частью
женских,
письмах.
Письмо показали и прочли Степану Михайловичу, и хотя он плохо верил
женским справкам и донесениям, но некоторые статьи в
письме показались ему правдоподобными и произвели на него неприятное впечатление.
Аграфена Петровна из
женской деликатности всегда являлась под каким-нибудь предлогом, одним из которых были
письма от сестры Анюты из Сербии.
Дульчин.
Письмо написать не долго, но как избежать объяснений? А ведь это, я тебе скажу, такая неприятная история!
Женские слезы для меня нож острый.
Она, казалось, не слышала. Комкая, разрывая конверты, пробегала она то бисерные,
женские, то неуклюжие мужские строки; почти на каждом из
писем стояли разные штемпеля, как будто пишущих бросало из одного конца света в другой. Прочесть все у нее, однако, не хватило терпения; впрочем, прочитанного было вполне достаточно.
«Он», по-видимому, ничего не подозревал и спросил себе прибор для чая. Третьеклассный оффициант в грязной ситцевой рубахе и засаленном пиджаке подал чайник с кипятком и грязный стакан. «Он» брезгливо поморщился, не торопясь, достал из узелка полотенце и привел стакан в надлежащий вид. Из свертка выпал при этом узенький желтоватый конверт, на котором тонким
женским почерком было написано: Михаилу Петровичу Половецкому. Он поднял его, пробежал лежавшее в нем
письмо, разорвал и бросил в воду.
Так прошло дней шесть. В седьмой — это было в воскресенье после обеда — верховой привез
письмо. Адрес был написан знакомым
женским почерком: «Ее Превосх. Анне Николаевне Ивашиной». Петру Михайлычу почему-то показалось, что в оболочке
письма и в почерке, и в недописанном слове «Превосх.» было что-то вызывающее, задорное, либеральное. А
женский либерализм упрям, неумолим, жесток…
— Ни одной грамматической ошибки! — произнес вслух фон Зайниц, прочитав дважды это
письмо, написанное симпатичным
женским почерком. — Это удивительно! Ай да Илька!
Я могла выдать только одно, что они дуры, но это и без того всем известно; а она, благодаря тебе, выдала мою тайну — прислала мужу мои собственноручные
письма к тебе, против которых мне, разумеется, говорить было нечего, а осталось или гордо удалиться, или… смириться и взяться за неветшающее
женское орудие — за слезы и моления.
К
письму приложено было другое, к императрице. Пленница умоляла Екатерину о помиловании и жаловалась на суровое с нею обращение, особенно на присутствие около ее постели солдат даже ночью. «Такое обхождение со мной заставляет содрогаться
женскую натуру, — писала она. — На коленях умоляю ваше императорское величество, чтобы вы сами изволили прочесть записку, поданную мною князю Голицыну, и убедились в моей невинности».
— Нельзя этого сказать, — вошел в сюжет околоточный и даже выпрямился, — студент — от чувств… бывало это, или так, сдуру, в меланхолию войдет, оставит ерунду какую-нибудь, на
письме изложит, жалуется на все, правды, говорит, нет на свете, а я, говорит, не могу этого вынести!.. Мечтания, знаете.
Женский пол — от любви, точно… Гимназисты опять попадаются, мальчуганы. Они от экзаменов. А больше растраты…
Под впечатлением этих образов и написал он
письмо отцу, и только чуткое
женское сердце матери отгадало настроение сына за сотни верст, и Фанни Михайловна, как, конечно, не забыл читатель, воскликнула...
Все это идет от Антонины Сергеевны. Она не любит, в сущности, ни
женского, ни мужского общества. До сих пор она, точно у себя в усадьбе, читает книги, пишет бесконечные
письма, мечтает Бог знает о чем, не хочет заняться своим туалетом, играть в городе роль, отвечающую положению мужа.
Письмо, которое он держал в руках, было с начала до конца написано
женской рукой.
Появление неотступной цыганки, этого ужасного Полифема в
женском виде, готовой, кажется, броситься на него и истерзать, напомнило ему и
письмо его и всю гнусность обольщений, по которым он провел сердце неопытной девушки.
Императрица отозвалась на это
письмо чутким
женским сердцем, и просьба Потемкина была исполнена.
— Постой,
письмо тебе, — вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный
женскою рукой, и кидая его на стол.
три ужасно надоедных, писанных
женскою рукой и пахнущих женщиной; в этих рекомендуют «молодого человека» или просят достать что-нибудь вроде театральной контрамарки, новой книжки и т. п.; в конце извинение за то, что
письмо написано неразборчиво и небрежно...